- Что они могут предпринять?
- Заговор. Пока нет точных данных, но не удивлюсь, если в покушении на вас, ваше величество, замешаны англичане или французы.
- Да. С точными данными плохо. Но пока третье и четвертое отделения ищут моих врагов, ваши доверенные люди при европейских дворах тоже могут найти ниточку к ним.
От службы охраны отчитывался Адриан Лопухин. Ораторские способности у него никакие, также как аналитические и умение составлять доклады. Фактически он зачитывал тот текст, который составил я сам. В основном о том, что повторное покушение на императора, то есть на меня, весьма возможно. Наиболее уязвим я во время переездов из летнего дворца в коллегии или из коллегий в офицерские собрания. Зная время моего появления на том или ином маршруте, заговорщики могут подготовиться к нападению. Было бы полезно постоянно менять время и маршруты движения, использовать закрытые кареты или ботики с каютами, а также пускать 'ложные' следы в виде пустых карет или лодок в сопровождении императорского конвоя.
Подозреваю, что скоро пойдут легенды, что царь может одновременно находиться в нескольких местах. Или менее приятный слух, что я чертовски напуган, раз затеял такие беспрецедентные меры безопасности. Такая игра в прятки и кошки-мышки неизвестно с кем сильно усложняет мне жизнь, но у меня нет никакого желания делать глупости только потому, что хочется больше свободы или красиво выглядеть в глазах окружающих. На самом деле, моя служба охраны накапливает свои хитрости и арсенал приёмов, о которых здесь, на заседании доверенных лиц, Лопухин все равно не стал докладывать.
Основной спор по докладу вертелся вокруг того, что для безопасности царю лучше вообще уехать в Петергоф, подальше от скопления народа. Но для меня это не приемлемо. Слишком много дел требует моего участия!Последним выступал князь Урусов, помощник Ушакова. Его тема, заговор знати, перекликалась с сообщением Лопухина, но на Тайной канцелярии лежит задача эти интриги раскрывать и предотвращать. Пока что третье отделение не может похвастаться особыми успехами. Тела разбойников, напавших на меня и убивших Федю Лопухина, нашли случайно, но ниточка к организаторам покушения оборвана. Есть только подозрения, что это очень могущественные люди из числа моих придворных. Но кто это? Голицын, Головкин, Мамонов, Апраксин, Меншиков, Долгоруков, Остерман? С наибольшей вероятностью это был кто-то из трех первых вышеперечисленных. Но есть и другие варианты, например интриги иностранцев или действия кого-то из тайных сторонников графа Толстого и тётки Анны Петровны.
Вчера ночью меня лихорадило. Жутко хотелось расчесать нарыв от вакцины на руке. За окном шуршал печальный осенний дождь. Настроение было грустное. Лезли непрошенные мысли, что все мои расчёты глупые и эта дурацкая прививка меня всё-таки убьёт.
Утром пришёл лейб-медик Лаврентий Блюментрост. Поменял повязку и успокоил, сказав, что болезнь развивается без сюрпризов. Пообещал, что к Рождеству кроме маленького шрама никакого следа от вариоляции не останется. Но потребовал ограничить беготню по городу и физические нагрузки.
- Ваше величество, вы слишком изнуряете свой молодой организм! Где это видано, чтобы двенадцатилетний мальчик столько работал? Я настаиваю, чтобы вы прекратили свои тренировки по утрам, беготню по саду и поднятие тяжестей!
- Но я не чувствую слабости, Лаврентий Лаврентьевич, а лихорадка уже прошла!
- Мы все боимся и молимся за вас, Государь. Поберегите себя хотя бы ближайшую пару недель.
В поддержку врачевателю объединились все мои воспитатели, Ваня Долгоруков и сестра Наталья. Стояли, уговаривали и укоризненно на меня глядели. Даже на лице флегматичного Левенвольде застыла какая-то неопределённая эмоция. Пришлось уступить, но с условием, что 'отдыхать' я буду в одной из комнат Коллегии иностранных дел. Здесь поблизости находится самый крупный российский архив. После того как я поручил Уложённой комиссии сосредоточиться на публикации государственных актов без особой системы, процесс работы комиссии пошёл ударными темпами. Поначалу немцы и шведы, состоявшие в комиссии, пытались что-то разобрать в текстах прошлого века, но знания русского языка им явно не хватало. В итоге основную работу вели обычные канцеляристы во главе с молодым Иваном Дивовым. Левенвольде сманил молодого писаря у ревельского губернатора Бона. Парень быстро разобрался, что я хочу получить. Вытащил из архива гору бумаг, выделил из них те, что относились к указам царя, боярской думы, сената, коллегий, приказов и канцелярий. Правительственные указы рассортировали по датам и начали печатать сборники.
Как только выходил очередной сборник 'Законов и указов Российской империи', вся моя немногочисленная команда юристов, сосредоточенная в Уложённой комиссии, получала по экземпляру для дальнейшей работы по обобщению и упорядочиванию запутанного законодательства. Уж больно неудобно на практике будет работать с хронологической разбивкой тысяч постановлений. Юридические противоречия отслеживали юристы, а писари отслеживали разночтения рукописных актов и опубликованных. Ошибок было много, и в каждом новом выпуске сборника приходилось делать специальные дополнения по исправлениям и неточностям. Такая система серьёзно ускоряла работу, так как ждать пока глубокомысленные законоведы обсудят между собой каждую из многих тысяч бумажек, у меня не было никакого желания.
В итоге, моё участие в этой архивной возне свелось к посиделкам в кресле у окна в окружении столов заваленных кипами бумаг под скрип перьев деловитых канцеляристов. Впрочем, всегда находился кто-то, с кем можно было поболтать: Головкин, Остерман, или сын Миниха, недавно вернувшийся с учёбы за границей и устроившийся на работу в Коллегию Иностранных дел. Двадцатилетний Сергей Миних жаждал поучаствовать в составлении сборника, но по-русски понимал плохо, особенно старые тексты. Зато оказался интересным собеседником, и я поделился с ним своим планом реформирования Сената.